– Афрат, ты опоздал! Так можно дождаться, когда эти пленники придут сюда сами и сядут вместо тебя за стол. А ты пойдёшь на площадь и будешь их веселить, как раб, – сузив глаза, произнёс Сурена и махнул рукой в сторону оставшихся пяти всадников.
– Прости, великий визирь. Я не знал, – пробормотал Афрат, чувствуя, что над его головой сгущаются тучи.
– Что ты не знал? – с издёвкой спросил тот. – Что римляне умеют сражаться? Как это ты ещё умудрился их победить, если один безоружный римлянин может разогнать десять твоих всадников?
– Велик твой разум, непобедимый Сурена, – осторожно вмешался Абгар. Ему не хотелось видеть гнев визиря. – Благодаря твоей мудрости мы объединились и смогли победить такого сильного врага.
– Абгар, ты, как всегда, умеешь хорошо сказать, – Сурена покрутил в воздухе пальцами и хотел что-то добавить, но не нашёл нужное слово. Однако кислая улыбка на его лице говорила, что он не забыл о воинах Афрата. Помолчав, он снова повернулся к нему: – Афрат, я хотел продать этого римлянина за большие деньги. Он был очень сильным и храбрым. Если бы не лучники Силлака, ты бы сейчас лишился десяти своих воинов, – теперь он повернулся к предводителю катафрактариев всем телом, и тот побледнел.
– Да, мой визирь, – пробормотал Афрат.
– Сколько стоят твои всадники? – глядя ему прямо в глаза, спросил Сурена.
– Э-э… Я не знаю, – промямлил тот в замешательстве.
– Ты мог бы потерять десять человек вместе с лошадьми. А я их спас. Так скажи, сколько ты готов заплатить за жизнь своих воинов?
– Сколько ты скажешь, – наконец сообразил, как выкрутиться, Афрат.
– Э-эх, Афрат, Афрат, – сокрушённо покачал головой Сурена. – Надо было поменять этого римлянина на десять твоих всадников и выпустить его первым на поле боя. Больше было бы пользы. Два таланта серебра. Пусть принесут завтра. Каждый! – он опустил голову на грудь и исподлобья посмотрел на Афрата. Ни один раб не стоил таких денег, но перечить Сурене было нельзя. Афрат открыл рот, собираясь что-то сказать, но поперхнулся и опустил взгляд. – Смотри, два таланта серебра. Иначе завтра их самих продадут на базарной площади, а деньги отдадут мне. И тебя вместе с ними. Ты понял?
– Да, визирь, – потея, прошептал Афрат, ещё не веря, что беда минула его самого. Как воины будут искать деньги, его не волновало. В крайнем случае, их можно было и продать. Самих. Вместе с лошадьми. Лишь бы Сурена остался доволен.
– Дальше! – махнул рукой визирь. – Давай дальше, Согадай! – зрители тоже обрадовано загудели, предвкушая продолжение.
– Ты хотел увидеть римлян в бою, господин, – напомнил ему один из придворных.
– Ах, да. Римляне любят смотреть, как рабы убивают друг друга на потеху зрителям. Почему бы нам не посмотреть на них? – он обвёл взглядом старейшин, и те с радостью закивали седыми головами. – Согадай, выводи! – махнул рукой Сурена.
Двадцать римлян вытолкали в центр площади и поставили друг напротив друга. Затем раздали короткие мечи.
– Сражайтесь! – крикнул Согадай. Пленные не шевелились, понуро опустив головы. Сурена опять нахмурился. Тогда начальник охраны выхватил меч и убил одного из них прямо на месте. – Иди! Давай! – кричал он, тыча остриём в спины остальным. Несчастные старались увернуться, но ему удалось достать почти половину, и у них по спинам потекла кровь. Видя, что его усилия тщетны, Согадай убил второго римлянина. Стоявшие позади него стражники взялись за мечи, предчувствуя, что сейчас может понадобиться их помощь. Но в этот момент пленные стали стучать мечами, изображая подобие боя, поэтому начальник стражи на время остановился. Посмотрев в сторону Сурены, он увидел на его лице недовольную гримасу и сразу же принял решение. – Убить. Всех! – коротко приказал он, и через несколько мгновений на земле лежали ещё восемнадцать трупов.
– Давай других, – махнул рукой Сурена. Согадай с готовностью кивнул и широкими шагами направился к ограде.
– Ну что, есть ещё храбрые герои?! – прорычал он.
– А сам не хочешь попробовать? – послышался чей-то голос. Согадай дёрнулся, как от удара плетью, и застыл от удивления. Через мгновение до него дошёл смысл сказанных слов.
– Что-о-о?! – проревел он, как голодный медведь.
– Давай вдвоём поиграем! Один на один, – предложил всё тот же голос. Расталкивая рукояткой меча оборванные фигуры пленных, Согадай рванулся вперёд.
– Ты где? – хрипел он от злости. Стражники не поспевали за ним.
– Тут я, тут. А ты где? – была последняя фраза странного смельчака, когда вдруг римляне расступились, и перед начальником охраны появился черноволосый, смуглый пленник с жёстким взглядом и пренебрежительной улыбкой на лице. Это был Икадион. Он держал под руку другого римлянина, намного моложе него. Тот с трудом стоял на ногах из-за раны под коленом. Согадай злорадно усмехнулся.
– Ты – герой? – спросил он, приблизившись к самому лицу Икадиона.
– Нет. Я – не герой. Это ты – трус, – не переставая улыбаться, ответил тот.
– Ах, так… – с трудом сдерживаясь, чтобы не убить его на месте, прохрипел Согадай. – Ну ладно. Мы сразимся, – он посмотрел на смельчака, потом – на второго пленного и злорадная улыбка перекосила его лицо. – Но не с тобой. А с ним, – он ткнул кулаком в грудь раненого и добавил: – А ты посмотришь. Ведите его! – приказал он стражникам.
Улыбка на лице Икадиона превратилась в гримасу ненависти и неприкрытого отвращения. Он чувствовал, что следующее слово может оказаться в его жизни последним. Но молчать не было сил. Когда его товарищ оказался на арене, Икадион крикнул:
– Только трусы сражаются со слабыми!
Его голос донёсся до Сурены. Визирь с наигранной искренностью произнёс:
– Как я люблю правду! Эй, римляне, – крикнул он, – может, поэтому Красс не стал с нами сражаться. Да? – все придворные вокруг рассмеялись. – Если вы такие сильные, докажите это, – и он кивком головы показал Согадаю, что тот может продолжать.
– Держи! – сказал тот и протянул раненому меч. Но несчастный был настолько слаб, что не мог его даже держать. Он так и стоял, с опущенной рукой, наклонившись плечом в сторону непосильной ноши.
Начальник охраны отошёл на шаг и вытащил свой клинок.
– Убей себя! – раздался из-за ограды голос Лация, но пленный даже не пошевелился. Согадай услышал этот совет и его ноздри хищно раздулись от гнева. Он размахнулся и обрушил всю силу своего удара на голову римлянина. Меч разрубил того почти пополам и застрял в районе груди. Ругаясь, Согадай с трудом достал его и повернулся к заграждению.
– Смотри, Афрат, как он разошёлся. Может, и тебе порезвиться хочется? – усмехнулся Сурена. – Не стесняйся!
– Как скажешь, о, великий визирь, – покорно ответил тот.
– Ну ладно, ладно, посмотрим ещё, – вздохнул Сурена и повернулся к арене. Там начальник стражи выбирал себе следующую жертву. Он зашёл за ограждение и дико вращал глазами. – Ты где, смелый?! – крикнул он, не находя Икадиона.
– А с хромыми ты дерёшься? – неожиданно услышал он. Справа от него стоял сутулый, измождённый римлянин с редкой грязной бородой и прищуренным взглядом. Нога у него была неестественно согнута.
– Нет, не дерусь! – зло ответил Согадай и расхохотался. – Я просто отрубаю им ноги! – рявкнул он и ударил мечом по второй ноге несчастного. Тот упал, забрызгав кровью всех, кто был рядом. Она струёй хлестала из обрубка, и пленные в ужасе застыли, глядя на этот чёрный фонтан. Через некоторое время она почти перестала литься, слабыми толчками сочась из рубленой раны, и тело неподвижно застыло в огромной луже крови. – Ну что? Есть ещё смелые? – заорал парфянин и схватил ближайшего пленного за плечо. – Может, ты? Или ты? – он повернулся к другому. Все стояли, опустив головы с одинаковым выражением напряжения и безысходности. Умирать никто не хотел. Вдруг Согадай остановился. Перед ним стоял явно не простой воин. Широкая грудь, сильные, рельефные мышцы рук и груди, крепкие ноги – всё это выдавало в нём, по меньшей мере, сильного противника. И он не выглядел таким измождённым, как остальные. Но Согадай остановился не из-за этого. Его внимание привлёк взгляд. В нём было странное, неестественное спокойствие. Римлянин смотрел на него без страха, насмешки, ненависти или злости. Как будто случайно оказался здесь, среди людей, обречённых на смерть и рабство. Согадай повернул голову вправо, потом – влево. Шея хрустнула и приятно заныла. Интуиция подсказывала, что смерть этого воина будет непохожа на всё, что происходило до этого, и Сурена будет рад. Он прищурил взгляд и подошёл ближе.
– Ты кто? – спросил он. Ответа не последовало. Только ровный, спокойный взгляд. Согадай почувствовал, что начинает терять терпение. – Кто это?! – рявкнул он, повернув голову к стоявшему рядом пленнику. Невысокий рыжий римлянин задрожал всем телом и нервно задёргал головой, предчувствуя подлость с его стороны. Парфянин поднял меч и приставил к горлу несчастного. – Скажи мне, кто это! – прорычал он. – Твой друг? Твой брат? Как его зовут? – пленный выкатил глаза, но было видно, что остриё слишком глубоко вошло во впадину под горлом – он не мог даже вдохнуть. Из маленькой ранки тонкой струйкой потекла кровь. Но Согадай этого не видел. Он уже принял решение – просто ткнуть мечом в горло, и всё! Лезвие плавно прошло сквозь шею рыжего римлянина, но тот почему-то стоял и не падал. Плечо дёрнулось, мышцы напряглись, но рука осталась на месте. Вот почему тот был до сих пор жив! Согадай моргнул, нахмурив брови, потом ещё раз ткнул вперёд, но острие меча по-прежнему оставалось на месте, упираясь пленному в горло чуть выше ключиц. Тонка шея и рыжая голова были на месте, а бледные, посиневшие губы дрожали от страха, но не от предсмертной агонии. Согадай смотрел и не понимал – во что же упирается меч? Почему этот несчастный ещё жив?
Он был настолько удивлён, что не сразу понял, что произошло. Через несколько мгновений в его глазах вместо тупого безумия и жажды крови появилась капля сознания. Благодаря этому начальник охраны, наконец, увидел, что его кисть сжимает чья-то рука. Глаза Согадая округлились, лицо вытянулось, и ноздри хищно раздулись в стороны. Этого не могло быть! Он ещё раз по инерции ткнул мечом в горло рыжему пленному, но тот не упал. Произошло совсем другое – его пальцы разжались, и меч упал на землю. Начальник стражи повернул голову и упёрся взглядом в те самые невозмутимые глаза. Того, чьё имя он пытался узнать. Он готов был кинуться на него и разорвать на части, а потом съесть печень, но захлестнувшая разум волна ярости не дала это сделать – она перехватила горло, и Согадай стоял, хватая ртом воздух, не в силах произнести ни слова. Это спасло смельчака от немедленной смерти. Но ненадолго.
– Ты… Ты! – наконец, прошипел он, с трудом шевеля пересохшими губами. Ему казалось, что прошла вечность с того момента, как он зашёл за ограждение. На самом деле Сурена и его приближённые ещё даже не успели заметить, что там происходит что-то неладное.
– Меня зовут Лаций Корнелий Сципион Фиделий, – громко произнёс римлянин.
– Я разрублю тебя на куски и скормлю шакалам, Лаций! – прохрипел парфянин и кивнул своим воинам: – Взять его! На середину. Сейчас я нарежу из него ремни для своих верблюдов.
Сурена с удовольствием наблюдал за волнением у ограды. Шум – это всегда хорошо. Сначала появился Согадай, злой и красный, весь вне себя от ярости. За ним вытолкали вперёд какого-то пленника, который шёл слишком медленно и был вызывающе спокоен. Сурена присмотрелся, и кривая улыбка исказила его лицо.
– Афрат, почему нас сегодня веселят только мои рабы? Как же так? Ты разве помнишь этого раба? – не поворачивая головы, спросил он.
– Прости, не помню, – отчаянно напрягая память, пробормотал начальник железных всадников.
– А ты, Абгар?
– Помню, о, победитель римлян, – едва заметно кивнул араб. – Благодаря твоей милости, он остался жив. Этот человек приказал своим воинам прикрываться от стрел двумя щитами. И он забрал у железных всадников два орла и знамя. Это – легат Лаций, – царь Осроены ещё раз поклонился и краем глаза увидел лицо Афрата. Глаза у того вдруг стали огромными, лицо побледнело, и губы застыли в полуоткрытом вздохе. Абгар поджал губы. Он осторожно поднял взгляд на Сурену, но тот смотрел не на него, а на площадь.
– Жаль! – визирь покачал головой. – Жаль, что снова погибнет мой раб. Эй, Согадай! – крикнул он громко. – Что ты собираешься с ним делать? Это – мой раб, – Сурена хитро улыбался, но никто не знал, что могла значить эта улыбка. Начальник стражи, услышав его голос, вздрогнул, как будто споткнулся, но всё же остановился. Затем опустил уже занесённый меч и повернулся к Сурене. На его лице застыла кислая гримаса смирения и подобострастия, но в глазах бушевала ярость.
– Я хочу его убить, – с трудом сдерживая рвущийся из груди крик, прорычал он.
– Хорошо. Заплати мне, и убивай! – Сурена по-прежнему улыбался, но в его голосе прозвучала сталь.
– Прости, господин, – поклонился начальник стражи. – Он схватил меня за руку, и я… Я хотел отрубить её.
– А почему бы и нет? – вдруг поднял вверх брови Сурена. Выслушав его приказ, Согадай с недовольным видом засунул меч в ножны и с хмурым лицом отошёл к ограде. На площадь вышли два высоких, сильных воина.
Никто не видел, как в этот момент в одном из домов на дворцовой площади старая служанка схватилась за сердце и осела на пол. А её молодая хозяйка вцепилась обеими руками в штору и, не дыша, наблюдала за происходящим. Старая Хантра была рада гибели первого римлянина, но когда на площади оказался второй, она поклялась отомстить Кхабжу, который обманул её и взял за это так много денег. О том, что племянница могла догадаться о её поступке, она даже не подумала. Внизу в это время, продолжали развиваться ужасные события.
– Римлянин, – произнёс один из вельмож в халате громким голосом. – Великий Сурена, победитель Красса, предоставляет тебе большую честь, – придворный уже успел выслушать пожелания визиря и вышел за ограду. – С каким оружием в руках ты предпочитаешь умереть? Выбирай! – парфянин указал рукой на мечи, ножи, кинжалы и сабли, которые вынесли за ним стражники.
Лаций посмотрел на парфян. Было жарко. И хотя не так жарко, как в пустыне, но всё равно тяжело. Руки потели даже от того, что он просто стоял на месте. Пот стекал по лбу и щекам, но он не обращал на это внимания. Сейчас ему предложили выбрать оружие. Убив столько безоружных римлян, они хотели увидеть смерть пленного с оружием? Странные люди… Варвары… Лаций прищурился, и лучи солнца заиграли тонкой паутинкой в уголках его глаз. Он вспомнил слова гадалки Маркилии: «Делай то, что ты хорошо умеешь, и тебе не будет равного. Не прощай смерти ближних. Иди вперёд и побеждай». Эти мысли наполнили его сердце отвагой, потому что он умел хорошо сражаться. Тем более с оружием. Блестящие на солнце клинки завладели всем его существом, и Лаций больше ни о чём не думал, превратившись в воина.
Со стороны ничего не предвещало подвоха. Парфяне хотели поиграть в римлян. Им не хватало гладиаторских боёв. Ну что ж, пусть так и будет. Он подошёл к двум оруженосцам. Сначала осмотрел мечи, потрогал их рукоятки, согнул пополам. Один не выдержал и лопнул у самого основания. Он сразу откинул лезвие в сторону. Затем дошла очередь до кинжалов и коротких мечей. На щиты он даже не посмотрел. Прошло много времени, но никто его не торопил. Все молча ждали, когда обречённый на смерть сделает свой выбор. Наконец Лаций повернулся, и римляне удивлённо зашептались, обсуждая его выбор, а парфяне стали откровенно смеяться.
– Два коротких меча? – послышалось откуда-то сбоку. – Может, ты хочешь сразу убить себя? Или сначала отрубишь себе руки и ноги? – донеслось с другой стороны, а дальше – грубый смех и улюлюканье.
– Лаций погиб, – шептали римляне. Надо было брать длинный и короткий меч. И щит – тоже.
Только Икадион и Атилла стояли молча. Никто не видел выражение их лиц, потому что все смотрели на площадь. Но они прекрасно знали, что Лаций никогда не ошибается в выборе оружия. Икадион с одобрением покачал головой и пробормотал:
– Ещё бы кинжал… – он хмыкнул, криво усмехнулся и добавил: – Ну ладно. Теперь посмотрим. Я буду следующим.
– Жаль, если убьют, как Варгонта, – прошептал Атилла и закусил нижнюю губу. Павел Домициан, поняв, что произошло, обречённо прошептал:
– Прости, я так и не спел гимн в твою честь…